Я вот так рассуждаю: Бог — это у меня с детства. Родился я на Донбассе, где сейчас война идёт, а в возрасте двух месяцев родители увезли меня на Урал, откуда была моя мама. До семи лет жил на Урале. Я детство помню. Хорошо помню любимую бабушку Агриппину и деда Василия Романовича. Я там клоп был совсем, они как-то внимательно относились не только ко мне, а ко всем, не ругались, оба молились. В доме были большие иконы. Дед утром вставал, помолился, покушал и ушёл на работу. Мы только встали — а его уже нет. Работал он на железной дороге. А потом уже спать ложиться – дед пришёл. Он поел, помолился и ушёл спать. Помню, что он всё умел: валенки делал, сапоги шил, шкуры выделывал, шубы шил. Всё время молча, только посвистывал. Но, если спросишь, всегда объяснит, расскажет. В бане меня парил. И он всегда делал банный квас. Пока пьёшь, чувствуешь, как сила в тебя вливается! Пробую сейчас делать – не получается у меня такой квас, как у деда получался. А бабушка Агриппина была такая маленькая, ласковая, интересная, постоянно пирожки пекла, всякие ватрушки, булочки. Мы, пока лежим на печке зимой, от запахов просыпались. Нас четверо было: два пацана и две девчонки. Когда я жил там, очень дружил с бабушкой. Она и умирала при мне. Я играл на полу, увидел, что с ней что-то происходит. Позвал маму. Навсегда запомнил, как живое что-то из бабушки ушло, душа вышла. Её отпели в храме.
Потом на Донбасс, откуда родом мой отец. Собрали доски, везли в товарном вагоне, чтобы построить там дом. На Украине же проблемы с лесом. В Мариуполе разгрузились, у меня там тётки жили и дядьки. А потом уже к бабушке в Новоазовск, бывшую казачью станицу Будённовскую на Азовском море. Там и построились. Когда копали, много осколков, патронов попадалось с Великой Отечественной войны. Дед мой Михаил Иванович, я не знал, был он казаком или не был. Раньше же запрещали об этом рассказывать. Казаки были в запрете. Помню, на гармошке хорошо играл, пел. Он рассказывал, что не хотел вступать в колхоз, жил единолично, потому что лошадей забирали в колхоз. Рыбачил, осетров сдавал. Бабушка Ксения ездила в церковь, меня не брали. Там стояли комсомольцы, пионеры и караулили, чтобы детей туда не водили, это же было при Хрущёве. Все вот эти детские впечатления мои никогда не забывались. Человек же не из пустого места к вере пришёл. Я думаю, что это у меня всё же с детства идёт. Потому что я видел, как мои деды и бабушки, как родители жили, были люди православные, жили по заповедям Божиим. Стариков в казачьих станицах всегда уважали. Там, не дай Бог, когда идёшь – смотришь, бабушка или дедушка идут навстречу — за 150 метров поздороваешься! А если не поздороваешься, спросят, чей ты. Потом родителям скажут. Вот тебе там… Плётка висела, вица. Или на коленки поставят на горох. Не за то, конечно, что не поздоровались. Но было за что! Ставили! Воспитывали строго. Как-то батя поставил меня на коленки на соль и уснул. Я стою. Мама говорит, вставай, вставай, папа уснул. А я ей: «Да как я могу встать, когда он меня поставил?» Она ему: «Вань, Вань, Алёшке скажи чего-нибудь». Батя: «А, стоишь там? Ну вставай». А я встать не могу с колен, соль впилась! Знаешь, что, если батя сказал, — это закон. Это сейчас думают ювенальную юстицию ввести. Чтобы дети командовали родителями. Такого не должно быть! Сказал родитель — сделай. Сделал — иди гуляй. Я так и делал: сначала дело, потом гулять. А то загуляешься – получишь нагоняй. Насколько важно, чтобы в семье ребёнка учили уму-разуму и всему полезному, чтобы родители своей доброй жизнью показывали детям, как нужно жить. Нас с братом и сёстрами вроде не эгоистами воспитали, с детства приучили к труду.
В армии я служил в Хабаровском крае, потом с сослуживцами поехал на Камчатку заработать денег, чтобы не ходить два года в армейской одежде. Две путины отработал на Тихоокеанском рыболовном флоте матросом, на плавбазе обрабатывали рыбу. Накопились отгулы, приехал домой, с будущей женой Галиной познакомился. Она училась в Мариуполе на сварщицу. Решил вернуться на Украину. Стал работать на грузовой машине. Женился. Сын первый родился, заработков не было. Знакомый предложил поехать на север. Было это в 78-м году, так оказался в Стрежевом. Построил балок, перевёз семью. Работал в УТТ (Управлении технологического транспорта) на спецтехнике, на подъёмнике на ремонте скважин и на «Формосте». Жена работала в ППД (цех поддержания пластового давления в НГДУ «Стрежевойнефть»), потом на водозаборе в городе. Вырастили двоих сыновей. Стрежевской романтики все хватили! Трудностей было по горло, но как-то все друг другу помогали. На рыбалку ездили, за грибами, ягодами. Всё было вроде как у всех. Как обычно, на работе везде матерки, всё такое, бывает и выпьешь, собирались по-молодёжному. А у меня как-то было: я всё время вспоминал детство своё. И дедушку. Я не слышал ни разу, чтобы он ругался, по-другому жил человек! Чисто! И вот туда всё время, к корням хотелось. И стал как-то сопоставлять добро и зло. Размышлять. Особенно когда выпили — ругательства, анекдоты. И думал, надо как-то отталкиваться от всего этого.
Когда приезжали на родину в отпуска, обычно по родственникам ходили. Вот у нас была, когда переезжали ещё с Урала на Донбасс, старая икона большая Серафима Саровского. Мне всё время хотелось видеть её: ну лежит она на чердаке, а вроде это неправильно. У бабушки свои были иконы, не такие, а эта большая. И потом, когда старшего сына крестили, взяли и в церковь её увезли, отдали. И ещё была, она и сейчас есть, икона Иоанна Крестителя. Там в большой чашечке Иисус-младенец, и он так на Него перстом указывает. Этой иконой мама нашу старшую сестру благословила. Батюшке там показала, он сказал, что редкая икона. Её, видать, тоже ещё с Урала привезли. И я помню, что мама ещё мне давала какую-то молитву, может, «Отче наш», и бабушка учила, но они тоже не воцерковлены были.
И ещё случай помню из детства. Один раз, когда в школе собирали макулатуру, кто-то из младших классов принёс красненькую такую книгу с крестом. Кинули. А у меня к ней прямо жалость какая-то была, и я не один там был. Рядом здание было типа кочегарки, и там сложили книги, накрыли. И мы пришли ночью, чтобы своровать эту красную книгу. Посмотрели, а там сторож был. Повыследили, сторож ушёл, мы в кочегарку, а там замок висит. И всё. И книжку так и не спасли. Было какое-то сожаление, что она туда попала. Бабушка чья-то же читала её.
В 2008 году лежал в ОКБ — областной клинической больнице – в Томске, на обследовании: спина болела, ведь в холоде и сырости, на болоте же работали. И в ОКБ была церковь в подвальном помещении. А там отец Владимир. Он как-то тепло ко мне отнёсся, такой интересный батюшка. В этой больничной церкви я впервые исповедовался, причастился. Пока был там, много читал, отец Владимир советовал читать на церковно-славянском. И вот я там взял молитвослов на церковно-славянском, до сих пор он у меня есть. Брал книги в палату, которые он советовал. А там читаешь и удивляешься тому, что это же давно написано, а оно вроде ближе тебе, чем всякие современные книжки! Написано-то давно, а буквально оно нужное! Вот и выходит, что оно вечное! Тогда я немного по-новому стал воспринимать Евангелие, хотя оно у меня дома уже было. Я его как-то в отпуске купил, когда приезжал к брату, он живёт на Кубани. Кстати, интересный случай был с покупкой. На барахолке рядом с Евангелием продавался штык-нож с винтовки-трёхлинейки: оружие и Слово. Купил оба.
Ну вот, потом потянуло в наш храм, когда вернулся в Стрежевой, стал воцерковляться. А несколько лет назад как-то мне было не видение, а сам не знаю, что. Лежал я просто, вижу — вроде вверху какой-то балахон, черная фигура, а я как-то не могу пошевелиться, как скованный весь. И тут мысли такие: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!». Телом двинуть не могу, и только мысленно: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешного». Потом только раз – и отпустило. А я и не понял, то ли сон это был, то ли что. Вроде и наяву, и вроде нет. А потом ещё раз повторилось такое же. И я жене сказал. А старший сын слышал и сказал, что у него тоже что-то подобное было. Я так понял, что это всё же въяве случилось. И с этим шутки плохи. Если кто-то чёрный надо мной стоял, если они есть там, лучше их не трогать. И понял, что вроде надо сближаться с Богом, искать Бога. Мысли такие пошли. Ну вот тогда и понял, что это не случайно было.
Стал чаще ходить в храм. Слушал слово Божье. Тогда служили настоятель игумен Стефан (Баранников) и священник Алексей Лупсяков. Часовня строилась, специалисты строили. А так — если надо было что-то помогать — помогал, брал благословение и помогал. Проповеди слушал, конечно, с интересом. Иногда посещал школу для прихожан «Остров веры». С вопросами мало обращался к отцам, в основном в книжках искал ответы. Читал Иоанна Златоуста, Иоанна Кронштадтского, проповеди других святых отцов Церкви, современных батюшек.
Как-то был у брата в Абинске, в Краснодарском крае. Он воцерковился раньше меня. Там приходили к нему в гости монахиня Филарета и монахиня Ольга, её мама. Вот мы там собирались, разговаривали. А потом монахиня Филарета мне подарила букварь «Сотницы. Начала познания вещей Божественных и человеческих». В нём написано, что это букварь, «облегчающий вхождение в мир духовной мудрости православной веры». Толстый такой, там тексты и на церковно-славянском и на русском. И там всё есть: отрывки из Библии, из книг Пророков, из Евангелия, творений святых отцов… Очень полезная книга. И ещё она Евангелие дала. Я начал вроде на старославянском читать и забросил – трудно мне показалось.
Я и молиться-то не умею нормально, мне кажется. Судя по тому даже, как послушаешь Алексея Осипова, у меня нет такой внимательной, сердечной молитвы, о которой он говорит. Чтобы этого всего добиться, надо молиться, чтоб исходило от сердца. Что-то есть, но не так. А если я не научился … Я не могу это объяснить. Но если человек молится, вот даже в храме бывает: стоишь на богослужении — то туда, то сюда посмотрел, а это же невнимательно, мыслями куда-то убежал! Значит, ты уже покинул храм. В общем, получается из меня недостойный молитвенник! Но стремлюсь это преодолеть.
А жена не ходит в церковь на службы: ноги болят. Мне кажется, она более православная, чем я, хотя в храм хожу я. Она дома молится. И я заказываю прошения в церкви всё время за своих сыновей, за их семьи, за внуков – они живут кто в Томске, кто в Краснодаре. Молюсь за родных, которые сейчас на Донбассе. Сёстры из Мариуполя уехали, как только там начали бомбить нацисты украинские. И пока туда не вернулись. А две племянницы в Донецке живут, одна завучем работает в школе. Во время бомбёжек прячутся в подвале, когда не успевают убежать – то в межкомнатном коридоре. Храни их Господь! И дай им и тысячам других людей вернуться к мирной спокойной жизни на своей родной земле. «Воинов и всех защитников Отечества нашего в заповедях Твоих утверди, крепость духа им ниспошли, от смерти, ран и пленения сохрани!» Это слова из молитвы, которая сейчас читается в нашем храме и по всей России на каждой литургии.
224