Мой Путь к Богу рассказ Дмитрия.

Так не вспомню я, когда впервые услышал или узнал о Боге. В наше время, когда мы росли, не было ведь религиозного воспитания. А в техникуме, где я учился, был предмет «основы научного атеизма»*. Тогда он был обязательным в техникумах и институтах. Мы жили в Казахстане, в селе Саратовка под Усть-Каменогорском, где был совхоз-техникум (сейчас это Восточно-Казахстанский сельскохозяйственный колледж). На уроках атеизма нам ничего не объясняли, ведущим был я. Мне давали журнал «Вокруг света», и я оттуда читал в группе рассказы интересные. Сами выбирали, какие нам нравились. И всё. Никто нам не говорил, что Бога нет или ещё что.

А в конце было тестирование, отвечали мы на вопросы. Ну и я отвечал. В то время у нас был там такой вопрос, есть ли какие-нибудь религиозные предметы у вас дома. Я знал, что у нас был крест. Мама была воспитателем в техникуме, и из общежития женского принесла домой крест (нельзя было тогда, наверно, иконы иметь и кресты; либо там его кто-то оставил, или комиссия там ходила и у кого-то нашли). В тесте я написал правду: дома есть крест; в Омске, у старшего брата когда был, мы заходили в церковь из любопытства, в качестве туристов. А мне, несмотря на то, что я же читал, вёл эти уроки, понизили оценку до 4-х! Как же меня это задело! Я был уверен, что будет 5. У меня выходила всего одна четвёрка, я шёл на красный диплом! Классный руководитель сказал, чтобы я пошёл исправлять. Я отказался, не потому что верил в Бога, а потому что обиделся! Но потом мне всё же сказали, что вопрос этот нормально урегулировали и что у меня будет 5. Оценка эта, правда, ни на что не повлияла бы, и красный диплом я бы так и так получил. Но всё же… Очень обидно было, я же правду написал.

У нас была крещена только мама. Она была единственным ребёнком в своей семье, жили в Казахстане, в приграничном городе Зайсане. Отец её был начальником заставы. И так как у них все дети умирали, то её крестили. Тайно, где-то старый батюшка на квартире. Мама стала учителем. Когда мы переехали из Зайсана под Усть-Каменогорск в совхоз-техникум, папа устроился водителем, а мама стала преподавать там физику и математику. Но ей пришлось ещё и вести уроки научного атеизма – некому было, и ей дали эти часы. Отказаться было невозможно. И она вместе с другими педагогами, чтобы объяснить, что церковные служители дурят народ, проводила для студентов опыты по методикам этого предмета. Например, отрицалось мироточение икон. Явление это объяснялось просто: из глаз икон никогда не текут ни миро, ни слёзы, ничего. Она проводила опыты с иконами, говорила, что из глаз текла марганцовочка, или краску пускали служители культа, а объясняли, что это миро. Всё это не бесследно прошло для мамы. Рассказываю с её слов. Однажды мы все были дома: мама, папа и нас три брата — старшего Алексея уже в живых нет, Царство Небесное, а Женя был самый крепкий из нас — он как раз с улицы зашёл, и предложили ему растянуть эспандер резиновый. И при первом же растягивании эспандер лопнул и конец его попал маме в глаз. Она долго его лечила. И потом через какое-то время, уже и лечение прошло, она говорит, что это же тот самый глаз, из которого во время опыта или побежала, или не побежала вот эта вот жидкость, которую они придумали.

Но такого целенаправленного, конечно, ни с её стороны, ни в нашей семье не было противоборства. Со слов мамы, она с детства помнила, что её крестили, и к Богу обращалась постоянно, и молилась за нас, детей. У меня остался мамин молитвослов, он довольно потрёпан, видно, что им часто пользовались. И крестился я сам по маминому настрою. Конечно, у нас не было возможности ходить в церковь, её не было в нашей деревне Саратовке. После окончания техникума я учился в Омске на факультете ветеринарной медицины в сельскохозяйственном институте (сейчас это государственный аграрный университет). Учился 3 года. Потом ушёл в армию. После армии приехал, и мама меня повезла в Усть-Каменогорск в церковь. На её тенге я тогда и крестился. Нельзя сказать, что это было внезапно и только по маминому решению. Потому что я об этом задумывался, и о Боге. И были обращения какие-то к Богу. Где-то внутри что-то сидело. В Омске, когда учился, мы в церковь заходили. Была какая-то определённая тяга, но понимания, конечно, ещё не было. Не было, как говорят: зашёл в храм, и сразу на тебя что-то спустилось и стало легко, и ты всё понял. Такого со мной не было. Отец мой был некрещёный, он, по его словам, вообще в церковь зайти не мог. Как будто его кто-то не пускал! У меня такого не было, заходил спокойно. Но было желание узнать. Где-то в разговорах было, что человек должен быть крещён для того, чтобы какой-то первородный грех снять со своих родителей, допустим. Тут я уже для себя подумал, что, если моим родителям будет легче оттого, что я буду крещёный, надо покреститься. Потом были разговоры с маминой стороны, что Кто-то будет за тобой наблюдать, Кто-то будет тебя контролировать. Тогда ей было бы спокойнее.

Крестилось нас несколько человек – шли к концу 90-е годы. Таинство проводил молодой батюшка, но он старше меня был, с бородой, протоиерей Максим. У меня есть желание, как-то может быть, через батюшек найти, где сейчас он. Помню, день был солнечный, вышли когда из храма, солнце над храмом — и я улыбнулся: «Ну, теперь я под жёстким контролем!» Как-то так! Для мамы, наверно, поспокойнее стало за меня. Но на самом деле жизнь нам показывает, что надеяться нужно на Бога, а отдохнём-то — когда помрём! Если заслужим! Самому надо не плошать!

А потом я приехал сюда, в Стрежевой. Здесь сначала хотел устроиться на работу в ветеринарную инспекцию. Тогда в ней работал — Царство Небесное, тоже сейчас его уже нет — ветврач Петров Борис Дмитриевич, его все тут знали хорошо как «козьего доктора». Мы с ним встретились, посидели, поговорили, и он говорит: «Вот ты молодой приехал, подсидишь меня, я потом где буду работать?» Вроде бы как шуткой сказал, а у меня осталось. И я передумал. Тогда ещё работал в совхозе «Стрежевском» Копылов Иван Петрович, мы тогда с ним встретились. У них ещё АВМ-ка была, они сено заготавливали для коров, зелёнку. Поговорил с ним, он помог мне устроиться в охрану. И вот моя рабочая деятельность в Стрежевом началась с охраны. Учкомбинат был ещё в деревне, в бывшем садике, отучился, а потом была школа безопасности «Томскнефть». И уже где только я не работал: и в милиции, и в инкассации, и в Россельхознадзоре.

А тогда, в первый мой год в Стрежевом уже жизнь пошла совершенно другая. Не то, что какая-то ответственность, а наоборот, после учёбы в институте и после армии здесь у меня даже была определённая свобода, я был один. Переломный период тогда был в нашей стране, а вернее, продолжался. Денег у людей не было. Все страдали, а я думал: «Ну что же вы страдаете, у меня по сравнению со стипендией же ого-го!» Для меня, конечно, страшных моментов не было. Это, как сейчас: смешно, когда говорят в «наше тяжёлое время» — тяжелее, наверно, тем, у кого не одна машина, а две. И они так страдают! Их, правда, жалко! Когда я сюда приехал в этот кризис, в перестройку, мне понравилась передача по Томскому телевидению: мужика спросили на заводе, как он относится к очередному кризису. Он говорит, картошку я выкопал, капусту засолил, перезимуем, всё нормально. Ну и я до сих пор: капуста у меня солёная всегда зимой есть, картошка есть, тоже, думаю, что перезимовать можно будет, как бы там ни было тяжело! Время-то было тяжёлое, никто не говорит, что было легко, я-то говорю про себя, что был в более выгодных условиях, семьи ещё не было. Единственное, я здесь, проработав некоторое время, пожив в общежитии, поехал в Казахстан в первый мой отпуск. Родительская трёхкомнатная квартира в 40-градусный мороз, мама в фуфайке и укутанная вся. И в одной только комнате жила, отопления не было, у нас в деревне кочегарка работать перестала. И только свет был, но его тоже могли отключить. Вот такая благоустроенная квартира тогда была у нас. Маме тогда сказал: «Давай ерундой заниматься не будем, поехали». Заехали к брату Алексею в Омск (я же по его стопам пошёл, закончил тот же институт), а он там работал, преподавал на кафедре. После побывали у Жени в селе Чапаево в Омской области, где он до сих пор работает директором школы. Ну а потом я маму привёз сюда, она у меня в общежитии жила. Зиму она перезимовала, и там, в Казахстане, у неё пенсия скопилась. Потом она поехала, продала там что можно, квартира была оставлена, вещи собрала в контейнер, переехала в Колосовский район Омской области, и там какое-то время жила. Потом я поднапрягся, подкопил и сюда её перевёз. Здесь она пожила, увидела внучек, ездила ещё в Омск отсюда, была довольна. И здесь она в церковь ходила, познакомилась с отцом Анатолием Поляковым, который крестил моих дочек. Мы дружим с его семьёй. Матушка Анна и моя жена были знакомы ещё до их свадьбы. Ну а мама моя успела подготовиться к своему уходу, исповедовалась, причащалась. И соборовалась. Умерла на праздник Рождества Христова. Последними её словами перед реанимацией были: «Мама… Господи, помилуй». Похоронили её здесь, так что рядышком она.

В общем, я до сих пор говорю: «Раз под жёстким контролем, значит, мне погулять сильно и не дали!» Познакомился с будущей своей супругой Светой, когда работал охранником в одном из зданий «Томскнефти». И вот она узнала, что я ветврач по специальности, а у неё, оказывается, была кошечка, и кошечку надо было посмотреть. Пришлось ей дождаться окончания моей смены. Так мы и познакомились, и с тех пор не расставались. Когда пришли к такому моменту, что если уж жить вместе, то, как сейчас отец Иоанн говорит, чтобы фундамент был более-менее крепок, мы захотели повенчаться. К отцу Стефану обратились, он назначил нам число, расписались и в этот же день венчались. Потом родилась Софья, и здесь потихоньку началось воцерковление. Отцы сказали, что нужно бывать в церкви. И потихоньку я втянулся. Читал литературы много. Мне очень было интересно узнать побольше про нашу веру, про Господа. И много литературы у меня до сих пор непрочитанной — времени не хватает! Где был в командировках, в отпусках, привозил постоянно и иконы, и книги. И журнал выписывал несколько лет «Святые иконы и молитвы» и читал от корки до корки. Обязательно отрывной календарь православный читаю, потому что там короткая информация на каждый день, какие-то краткие поучения – ну хоть пять строчек чего-то полезного! «Пасху Красную» прочитал тогда, это книга про трёх новомучеников монахов Оптинских, убиенных на Пасху 1993 года: иеромонаха Василия, иноков Ферапонта и Трофима. Теперь, когда картошку копаю или что-то связанное с картошкой, всегда вспоминаю трёх этих новомучеников. В книге прочёл, что Оптинская пустынь стала возрождаться с 1988 года. Были бедность и нехватка во всём. Иноки ели только перловку с постным маслом. «Монастырь строился, и экономили на всём. Вспоминаются простодушные слова паломника-трудника тех лет: «Эх, скорей бы праздник, картошечки поедим». Своей картошки и овощей у монастыря тогда не было. Картофель берегли на суп, выдавая порой по горстке на чан или, как говорили повара, «для аромата». Зато на Господни праздники отец келарь победно распахивал подвал, устраивая для оптинцев «велие утешение» — картофельный пир».

 Батюшки наши советуют читать творения святых отцов, стараться подражать святым. Не всегда получается, но мне нравится армейская поговорочка: «Упал – встал!» Коротко и ясно, что нечего лежать! И мы же читаем в молитве: не надо «яко свиния» в грязи быть, надо подниматься, умываться — и дальше пошёл! Поэтому стараемся, конечно. Падаем постоянно, но умываемся и дальше идём.

Несколько лет назад отцы благословили меня в алтаре помогать им в служении, потому что работы там хватает. Помню, очень волновался первый раз, когда доверили читать на вечерней службе шестопсалмие. И я у ребят наших спрашиваю, издалека хоть видно было, как меня трясло? И я иной раз даже отцу Алексию говорил, если меня просите читать, скажите это заранее, чтобы я несколько раз текст прочитал, чтобы не «тык-мык» было. Не хотел опозориться, чтобы не сбить цепочку, не навредить богослужению, чтобы шло плавно. И я им за это тоже благодарен, конечно. И сейчас, когда не на вахте, батюшки тоже благословляют потрудиться в алтаре.                       Из святых наших чаще обращаюсь к преподобному Серафиму Саровскому. Я не знаю, но у меня какая-то схожесть – потянули к нему сердце и душа. Помню, увидел фотографию черно-белую Серафима Саровского в газете, я её даже не стал вырезать, а просто свернул – и в рамочку. И она есть до сих пор. Это первая моя икона. Феодора Томского почитаю.  Так получилось, что проникся к нему. Когда бывал в командировках в Томске, постоянно старался в Богородице-Алексиевский монастырь попасть, приложиться к его мощам. С ним связан один особый случай в моей жизни. Дочь Софья маленькая ещё была, я что-то ей хотел включить на видеомагнитофоне, потянулся — и под коленной чашечкой что-то хрустнуло. Хрящевые отростки вышли. Я их затолкал обратно и хожу. И долго так ходил, пока это не стало вызывать сильную боль. Однажды до больницы шёл 40 минут из «пентагона». Потом от боли решил, что надо, надо в конце концов лечить! Побывал у хирурга. Он сказал, что располосует, ничего страшного не будет, заживёт. И я слышал, что в Томске делают операции уже современные без скальпеля. Но, в общем, пошёл уже сдаваться в нашу хирургию. Прошла мимо нянечка, посмотрела на меня как-то хмуро, а может, мне показалось, я испугался почему-то и ушёл оттуда. Позвонил из больницы жене, попросил узнать по телефону в Томской областной клинической больнице, есть ли места на операцию. Она позвонила и сказала, завтра летишь, место есть. Я дохромал до дома, уже быстро шёл! И билеты были на самолёт, и на следующий же день улетел. Мороз, помню, был под 30. В трамвае еду, и как раз там на автобусной остановке киоск печати. Беру газету, а там статья про Феодора Томского. Я уже знал его и был у него. Я к чему? Сделали мне операцию, и отец Алексий – мы с ним созванивались — он мне говорит, ты в курсе, что тебе операцию сделали в день памяти Феодора Томского? Это было 2 февраля, в день его кончины. Я говорю, ну всё ясно! Значит, благодарить его надо будет! Потом ещё пару дней подержали и выписали. И мне в выписке написали там такое, что надо и этот сустав, и тот, который оперировали, надо с ними что-то делать, но я пока оставил — когда-нибудь потом, может быть, если придавит! Но пока, слава Богу, всё нормально. Поэтому вот к Серафиму Саровскому, к Феодору Томскому, к Сергию Радонежскому обращаюсь, к нашим святым. В командировке был в Санкт-Петербурге, побывал у Иоанна Кронштадтского, был у Ксеньюшки Петербургской. Говорил: «Ты же за своего мужа молилась, и за меня помолись!» Такие вот дела. А так, когда в отпуске где-то бываем с семьёй, стараемся посетить святые места.

Мы, когда девчонки наши ещё маленькие были, всегда в воскресный день старались в церкви быть на службе. Дочка старшая ходила в школу нашу приходскую воскресную. Я, когда она родилась, думал, что и я там буду, и ребёнок, и жена. Ничего подобного. Из литературы запомнился пример. Девушка уже взрослая, дочь священника, сказала, что благодарна своему отцу, который не заставлял её посещать храм и богослужения, когда она с возрастным переходом отошла. Если бы он заставлял, то она бы на более долгий промежуток отошла. И может быть, не вернулась бы. А сейчас она понимает, что он грамотно сделал. Моим детям есть что вспомнить, младшую тоже в храм водили. Я им всегда говорил и говорю: «Вы, в принципе, дорогу должны знать, куда идти, если сильно плохо будет. Сейчас хорошо, живёте и радуетесь, но, если плохо будет, вы хоть знаете, к кому нужно обратиться, чтобы не к кому-нибудь где-нибудь, а в первую очередь помолиться. Потому что я тоже прошёл, в принципе, не легкий, а тяжёлый, можно сказать, путь, и вам не снилось того! Когда мы своим хозяйством занимались, живя в деревне, я и в яслях ночевал, когда надо было роды принимать у коровы, когда она телилась в 40-градусный мороз. Да и всё остальное не расскажешь вам. Но если было бы у меня, — говорю, — в то время 3-4 класса церковно-приходской школы, намного меньше бы грязи ко мне прилипло!» А от этого не то что не отмыться, сами знаем, что нужно и мыться, отмываться, молиться, исповедоваться и причащаться. Но с детства они что-то получили светлое, хорошее, и я думаю, когда придёт время, даст Бог, когда они своих будут воспитывать детей, это всё скажется. Я думаю, что и мы, если будем живы, даст Бог, чем-то поможем и подскажем. Но зёрнышки веры в них уже заложены.

*Научный атеизм. Предметом научного изучения была критика религии и формирование материалистического мировоззрения. Задача курса – дать атеистические знания, «без которых не могут сформироваться атеистические убеждения, необходимые всем советским людям». «Убеждённый атеист» должен «сознательно и открыто отрицать веру в бога (сверхъестественное), не принимать участия в религиозных обрядах и праздниках, уметь материалистически объяснять явления и процессы, происходящие в природе и обществе, признавать необходимость научно-атеистической работы и пропагандировать атеистические взгляды, понимать вредную, реакционную роль религии в обществе». Именно такая личность была призвана играть решающую роль в освобождении человека от «религиозных предрассудков», которое, в свою очередь, рассматривалось как аспект универсального проекта освобождения человека в процессе построения коммунизма… В постсоветское время научный атеизм был заменён на религиоведение. (Антонов К.М. «Научный атеизм» в СССР в контексте истории отечественного религиоведения»).

166